Флеш-ролики к проекту: Владимир Серединин

Пословицы, поговорки 

Вкруте береза ломится, а исподволь и ольха гнется.

Свой дом - не коза, рогами не бодает.

Чужая сторона старит, а своя кочка гладит. 

С пьяным да упрямым пива не сваришь, 

а и сваришь, так не выпьешь. 

Лапой гладит, а другой в щеку ладит. 

Нет разума под кожей, не будет и на коже. 

За добрым мужем, как за городом, 

за худым мужем и огородбища нет. 

Из чина в чин, а домой ни с чим. 

Приводит нужа к поганой луже. 

Терпи голова, с кости скована. 

В мире не одни двери.

Народ мудренее, а земля пустее. 

Нос остался, так хвост пристал. 

Чей бережок, того и рыбка.

Не все что мед- то и ковшом.

Сани в деле, да полозьев нет.

Сколько черта не крести, а он все равно в воду лезет.

Хоть и честен солдат, да шинель на нем вор.

В Киеве кобыла пропала и хвост в зубах. 

Ни в сани, ни в дровни, ни в пень, ни в колоду, ни в лес, ни в воду. 

Вот у Мани красно солнышко,

Оно во тумани...

из книги Барсова

ИЗ ПЛАЧА О СТАРОСТЕ

Плач - самый древний в мире жанр литературы. Впервые упоминается в мифах шумеров (плач богини Инанны-Иштар по умершему мужу Таммузу) 

Совпадение, но восьмиконечная звезда Вавилонской Иштар - на гербе Карелии.

"Напевы погребальных плачей, собранные в Олонецкой губернии,  - пишет Барсов, - резко отличаются... от обычных в других местах... Мотивы их очень просты, тихи и заунывны, глубокая древность их дает чувствовать себя непосредственно, особенно в плачах Ирины Федосовой. Пение ее вращается на трех - четырех нотах, но оно поражает оригинальностью переходов. В стихах, состоящих из 12-13 слогов при пении последние два слога отсекаются и, так сказать, замирают на устах..." (Барсов, "Причитания...", с. 21) И еще о причети.

В письме от 11 мая 1868 года к Оресту Миллеру Елпидифор Барсов пишет, что понять душу народа помогут те заплачки, «которые он рассказывает только лесу дремучему, колоде белодубовой да славному Онегушку» (фонд Е. В. Барсова находится в ГИМ).

"Плач о старосте" показался нам настолько актуальным, настолько "включенным" в современное общественное сознание, что мы рискнули часть его пересказать современным языком.

***

    "...Мировой посредник шел в земскую избу. Рядом с ним бежал какой-то мальчишка, у которого он выпытывал вкрадчивым голосом:

- Отец-то богато живет? От государевой казны не прячет чего?

    Мальчишка, испуганно глядя большими, простоватыми, голодными глазами, бодливо качал головой...

    Войдя в избу не помолившись и не перекрестившись, городской чиновник сквозь зубы произнес, как срыгнул, как  плюнул:

- Почему не собрал народ? Неподсудны вы здесь, что ли, властям? Согнать всех!

Чтобы сейчас же!..

    Староста пошел по деревне, сзывая крестьян на сход.

- А что будет-то? - спрашивали крестьяне.

- Приходите - узнаете. То ли казна государева с наших грехов обеднела, то ли у мирового посредничка костюмчик поизносился, сапоги поистоптались...

    Крестьяне, кланяясь прибывшему из города, тем не менее из-за спин других роптали и недовольствовали...

    Посредник зло глянул на старосту:

- Пораспустил мужиков-то, а? Потакают бездельникам да глупцам!

    Кто-то попытался возразить, де, слишком уж задавили деревню налогами, но посредник не дал договорить, стукнул кулаком о дубовый стол:

- Молчать! Сгною в тюрьме! Я - мировой посредник, а значит, суд мой! Как хотите, а чтобы налоги были выплачены! 

    Мужики притихли угрюмо.

    Слово взял староста:

- Что же ты чином-то похваляешься, как будто Бог не едиными всех сотворил, как будто не выбирали тебя?  Не наскакивай ты на крестьян с кулаками, пальцев-то не ломай - вон, кольца-то всё золотые... Смотри, уходишься еще от рвения, умаешься... Ты ночи дождись  - может, к ночи-то крестьяне кой-какую казну тебе наживут...

    Посредник заметно побледнел от гнева и тихо сказал:

- Ну-ну... Смотрю, счастливые вы тут все, в деревне вашей. Ишь какого Георгия-защитника себе выискали... Разумного...

Мировой не стал дожидаться ночи,  ускакал. 

    Мироеды, нехристи, слышалось в толпе, рады мужика в котле сварить да сожрать с потрохами! До подошвы как липку обдерут! А пошли-ко радость отпразднуем! Укатил посредничек-то -  не солоно хлебавши!

    Собравшись в церкви, мужики рассуждали, о том, что раньше такого разоренья не было, и в судьи выбирали не таких молодых да рьяных, а людей в годах, степенных, которые жизнь прожили, и судьи те решали все по справедливости. Охо-хо, кряхтели старики, вот подождите, увидите, как бусурманы эти нехристи и церкви святые разорят, тогда скажете, де, предсказывали нам старики-то это...

    Сам староста, воротясь к жене, долго думал, что делать. 

- Придется ехать в Повенец, - наконец решился он. Детей мал-мала-меньше, заплатишь налоги - как прокормишь?

- Ну, езжай, может, заработаешь что...

    Но добраться до Повенца ему не удалось: прямо с поля, с луговой пожни, в самую страду он был увезен из деревни и посажен в тюрьму - за невыплату налога - а может и за непокорство... Металась жена, испуганно плакали дети - а что было поделать: ехать в Петрозаводск - искать правды? На что?

    Тюремный замок, Тюремный переулок. Петрозаводская тюрьма была возведена в 1862(63?) году, на Сенаторке - в районе, славящемся своими древними соснами по обрывистым берегам Неглинки... В статье "Ведомостей" 1965 года тюрьма названа "мерилом общественной нравственности".

Вернулся он только через неделю. Шел пешком. И что там случилось, неизвестно - но ровно через неделю после того, как забрали его в тюрьму - не сумев от боли даже дойти до дома, народный заступник - Кузарандский староста встретил на дороге злую свою смерть".

***

  В 1967 году в Кузаранду был назначен новый мировой посредник П. Дротаевский, который жестоко выколачивал подати с крестьян.  В начале 60-х годов бедствия подкосили крестьянские хозяйства: сибирская язва и чума рогатого скота, расплодились волки, пишет в книге "Народная жизнь на Севере" С.А. Приклонский (с 287). В 1967-1968 году губернию охватил голод. В "Повенецком городе", куда собирался ехать староста, в этот год, по словам Приклонского (стр. 26) отчаявшиеся крестьяне просили милостыню у сборщиков налогов. Торговцы взвинчивали цены (в архиве нам встретилась жалоба на Сывороткиных, спекулирующих хлебом - их дома до сих пор украшают площадь Кирова). Исследователь жизни и творчества Федосовой К. В. Чистов называет год то "страшным" для крестьян, помимо множества обычных, введена была дополнительная подать... В Заонежье, которое славилось прекрасными урожаями, крестьяне начали роптать.  Заступившийся за народ староста умер, возвращаясь в деревню из тюрьмы.

    В 1868 году Дротаевскому, так высокомерно, пренебрежительно подло отнесшемуся к нуждам народа, рьяному чиновнику из вновь назначенных, была объявлена благодарность начальника губернии за сбор налогов - эту благодарность  напечали в губернской газете, где мы ее и обнаружили... Ирина Андреевна Федосова была приглашена оплакать смерть кузарандского старосты, благодаря ей это трагический эпизод столкновения народа и власти, о неправедных судьях стал частью нашей современной культуры. Думается, приходили слушать ее целыми деревнями не только из-за причети - крестьяне могли видеть в ней и своего рода народную заступницу, не перед властью, так перед Богом... ее нищенство тоже, по сути дела, было социальным протестом, как и апелляция к выборным новгородским обычаям, кстати, по соображениям цензуры и, возможно, - обычной безопасности, опубликованным Барсовым позднее.

Крестьянская семья. Первая половина 20 века. Фото из личных архивов. Федор Андреевич, Пелагея Федоровна. Дети Николай, Алексей. Федор Андреевич. в семье которого было восемь детей, также сидел в этой тюрьме, но столетие спустя - в 1940 году. Был председателем колхоза, осужден на 2 года. Его могила неизвестна.

Спаси, господи, спорядныих суседушек!

Благодарствую крестьянам православным,

Не жалели что рабочей поры-времени,

Хоронить пришли надежную головушку -

Уж вы старосту-судью да поставленную!

Он не плут был до вас, не лиходейничек,

Соболезновал об обчестве собраном,

Он стоял по вам стеной да городовой

От этих мировых да злых посредников.

Теперь все прошло у вас, миновалося!

Нет заступушки у вас, нет заборонушки!

Как наи́дет мировой когда посредничек,

Как заглянет во избу да он во земскую, -

Не творит да тут Исусовой молитовки,

Не кладет да он креста-то по-писаному;

Не до того это начальство добирается,

До судов этот посредник доступает;

Вопота́й у недоростков он выведывает,

Уже нет ли где корыстного делишечка.

Да он так же над крестьянством надрыгается,

Быдто вроде человек как некрещеной.

Он затопает ногами во дубовой пол,

Он захлопает руками о кленовой стул,

Он в похо́дню по покоям запохаживает,

Точно вехорь во чистом поле полётывает,

Быдто зверь да во темном лесу покрикивает;

Тут на старосту скрозь зубы он срыгается,

Он без разуму рукой ему приграживает,

Сговорит ему посредник таково слово:

"Что на ям да вы теперь не собираетесь?

Неподсудны мировому, знать, посреднику?

Непокорны вы властям да поставленным?

Чтобы все были сейчас яке на ям согнаны!"

Как у этих мировых да у посредников

Нету душеньки у их да во белых грудях,

Нету совести у их да во ясных очах,

Нет креста-то ведь у их да на белой груди!

Уж не бросить же участков деревенскиих,

Не покинуть же крестьянской этой жирувдки

Всёдля этыих властей да страховитыих,

Назад староста бежит да не оглядывает,

Под окошечко скоре́нько постучается

Он у этих суседей спорядовых,

Чтобы справились на ям да суровешенько:

"Как наехала судья неправосудная,

Мировой да на яму́ стоит посредничек,

Горячится он теперь да такову беду!

Сами сходите, крестьяна, приузнаете,

Со каким да он приехал со известьицем,

У крестьянского дома 19 века. Село Михайловское. Фотография 2 пол. 20 века из личного архива

Он для податей приехал ли казенных,

Аль казна его бессчетна придержалася,

Али цветно его платье притаскалося,

Аль Козловы сапоги да притопталися?"

Тут на скоп да все крестьяна собираются,

При кручинушке идут да при великой;

Тут посреднику в глаза да поклоняются,

Позаочь его бранят да проклинают.

Возгорчится как судья ведь страховитая,

В темном лесе быдто бор да разгоряется,

Во все стороны быв пламень как кидается,

Быдто Свирь-река посредничек свирепой,

Быдто Ладожско великое, сердитое!

Тут он скочит из-за этого стола из-за дубового,

Да он зглянет тут на старосту немилым зглядом,

Тут спроговорит ему да таково слово:

"Вы даете всё повольку мужикам-глупцам,

Как бездельникам ведь вы да потакаете!

Хоть своей казной теперь да долагайте-тко,

Да вы подати казенные сполняйте-тко".

Мужичоночки дробят да все поглядают -

Ужель морюшко синё да приутихнет,

Мировой скоро ль посредничек уходится,

За дубовыим столом да приусядется?

Буде взыщется один мужик смелугище,

О делах сказать ведь он да всё о праведных,

Уже так на мужика станет срыгатися,

Быдто зверь да во темном лесе кидается;

Да он резвыми ногами призатопает,

Как на стойлы конь копытом призастукает,

Станет староста судью тут уговаривать:

"Не давай спеси во младую головушку,

Суровства ты во ретивое сердечушко,

Да ты чином-то своим не возвышайся-тко:

Едины да все у бога люди созданы;

На крестьян ты с кулаками не наскакивай,

Знай сиди да ты за столиком дубовым,

Удержи да свои белы эти рученьки,

Не ломай-ко ты перстни свои злаченые;

Не честь-хвала тебе да молодецкая

Наступать да на крестьян ведь православных!

Не на то да ведь вы, судьи, выбираетесь!

Хотя ж рьян да ты, посредничек, - уходишься,

Хоть спесив да ты, начальник, - приусядешься!

Окол ночи мужики да поисправятся,

Наживут да золоту казну бессчетную!"

Сговорит да тут посредник таково слово:

"Да вы счастливы, крестьяна деревенские,

Что ведь староста у вас да преразумной!"

Как уедет тут судья да страховитая,

Сговорят да тут крестьяна таково слово:

"Мироеды мировы эти посредники,

Разорители крестьянам православным;

В темном лесе быдто звери-то съедучие,

В чистом поле быдто змеи-то клевучие;

Как наедут ведь холодные-голодные,

Они рады мужичонка во котле варить,

Они рады ведь живого во землю вкопать,

Они так-то ведь нам ими изъезжаются,

До подошвы они всех да разоряют!

Слава богу-то теперь да слава господу!

Буря-падара теперь да уходилася,

Сине морюшко теперь да приутихло -

Нонь уехала судья неправосудная,

Укатилася съедуба мироедная!

Мы пойдемте, мужики, да разгуляемтесь,

Ноньку с радости теперь да со весельица,

Настоялися ведь мы да надрожалися,

Без креста-то мы ему да всё накланялись,

Без Исусовой молитвы намолилися!.."

Как сберутся в божью церковь посвященную

О владычном они да этом праздничке,

И прослужат там обеденку воскресную,

И как выйдут на крылечико церковное,

И как сглянут во подлётную сторонушку,

Тут защемит их ретливое сердечушко,

Сговорят они ведь есть да таково слово:

"Где ведь жалобно-то солнце пропекает,

Там ведь прежняя родима наша сто́рона,

Наша славна сторона́ Новогородская!

Когда Новгород ведь был не разореной

И ко суду были крестьяна не приведены,

Были людушки тогды да не штукавые,

Не штукавы они были - запростейшие;

Как судьи да в тую пору не моло́дые,

Пожиты да мужики были почетные,

Настойливы они да правосудливы,

Были добры у них кони иноходные,

Были славны корабли да мореходные.

Буде что да в прежни вре́мена случалося,

Соберется три крестьянина хоть стоющих -

Промеж; ду́-другом они да рассоветуют,

Как спасти да человека-то помиловать,

По суду ли-то теперечко по-божьему,

По этим ли законам праведливыим.

Тыи времечка прошли да не видаюча,

Тыи годы скоротались не слыхаюча!

Наступили бусурманы превеликие,

Разорили они славный Новгород!

Все тут придались в подсиверну сторонушку

На званы острова да эти Кижские,

Во славное во обчество во Толвую...

Послыхайте словеса наши старинные,

Заприметьте того, малы недоросточки!

Уж как это сине морюшко сбушуется,

На синем море волна да порасходится,

Будут земские все избы испражнятися,

Скрозекозные судьи да присылатися;

Все изменятся пустыни богомольные,

Разорятся все часовенки спасенные!"

Кругом-около ребята обстолпилися,

Как на этих стариков да оглядилися,

Ихних речей недоростки приослухались;

Кои умны недоросточки, приметные,

Они этыи слова тут принимали "

Об досюльныих законах постояльных,

Об досюльноем житье новогородскоем.

Сволновалось сине славное Онегушко,

Как вода с песком помутилася!

Тут воспомнят-то ведь малы недоросточки:

"Теперь-нонь да времена-то те сбываются,

Как у старых стариков было рассказано!"

…Тут мы думали с надежной головушкой, 

Как пропитывать сердешных малых детушек? 

Накопилася станичушка детиная. 

Говорила я надежной головушке: 

Да ты съезди на малой этой лодушке 

Хоть во город  ты съезди Повенецкий, 

Наживи ты, надёжа, 

Золотой казны, 

Да мы купим-то довольных этих хлебушек, 

Мы прокормим-то сердешных этих детушек! 

Как во ту пору теперь да в то времечко, 

Как по этой почтовой ямской дороженьке 

Застучало вдруг копыто лошадиное, 

Зазвонили тут подковы золоченые, 

Зазвенчала тут сбруя да коня доброго, 

Засияло тут седлышко черкасское 

С копыт пыль стоит на чистом поле. 

Точно черный быдто ворон приналётывает, 

Мировой этот посредник так наезживал. 

Деревенские ребяты испужалися, 

По своим они домам да разбежалися, 

Он напал да на любимую сдержавушку, 

Быдто зверь точно на упадь в тёмном лесу! 

Я с работушки, победна, убиралася, 

Из окошечка в окошечко кидалася - 

Да куда ж мою надёжу подевают? 

Я спросила у спорядовых соседушек, 

Как суседушки ведь мне не объясняли, 

Чтоб я бедная головушка, не спугалася. 

На спокой-то легли добры эти людушки, 

Ужо я бедна в путь дорожку отправлялася, 

Чтоб проведать про надёжную головушку. 

Уж как этот мировой да злой посредничек 

Как во страдную, в рабочу пору-времечко 

Он схватил его с луговой этой поженки 

Посадил да он во крепость во великую, 

Он на три садил господних божиих денечка, 

На четыре он на летних эты ноченьки, 

Отлучился что без спросу на неделюшку, 

Тошно плакали сердешны мои детушки, 

Не смогла стерпеть, победная головушка, 

Я смотреть да на детины горючи слёзушки, 

Я склонилася в тяжелую постелюшку, 

С-за этого злодея супостатного, 

Что обидел нас, победных головушек, 

Присрамил нас при обчестве собранном. 

Со бесчестья в лице кровь да разыгралася, 

Со стыда буйна головушка зашаталася, 

ВорочАлся как надеженька со крепости, 

В чистом поле неможенье сустигала, 

На пути злодей-смерётушка стретала! 

Вы падите-тко, горючи мои слезушки, 

Вы не на воду падите-тко, не на землю, 

Не на Божью вы церковь, на строеньице,- 

Вы падите-тко, горючи мои слезушки, 

Вы на этого злодия супостатого, 

Да вы прямо ко ретливому сердечушку! 

Да ты дай же, боже-господи, 

Чтобы тлен пришел на цветно его платьице, 

Как безумьице во буйну бы головушку! 

Ещё дай, да боже-господи, 

Ему в дом жену неумную, 

Плодить детей неразумныи